Крещение Руси и Владимир Святой - Страница 11

Известия о кончине Ольги и грядущем уходе ее сына на Балканы между тем дошли и до севера Руси. В набирающей силу столице Русского Севера, Новгороде, все это вызвало вполне обоснованное беспокойство.

Новгород долго сохранял независимость и обособленность. Известная всем по учебникам картина объединения Киева и Новгорода князем Олегом уже в конце IX века восходит в конечном счете только к летописному преданию. Сейчас, с позиций современной науки, ее стоит подкорректировать – хотя бы потому, что самого Новгорода Великого в IX веке еще не было. Скорее, Рюриковичи, какое-то время поправив на Ильмене, просто покинули здешние места на произвол судьбы. В самом первом договоре Олега с Византией ни Новгород (что понятно), ни (что гораздо существеннее) какой-нибудь его предшественник не упомянуты ни словом. В скандинавских же викингских сагах, источнике пусть крайне легендарном, если не сказочном, но все же восходящем и к подлинным преданиям, рисуется картина ожесточенной борьбы за «Хольмгард» между местными князьями и скандинавскими «морскими конунгами» как раз в конце IX – первой трети Х века.

Как бы то ни было, достоверно о подчинении ильменцев Киеву можно говорить лишь после основания собственно Новгорода в начале 930-х годов. Объединение словен, кривичей и чуди на Ильмене, их желание гарантировать себе спокойное будущее побудило обратиться к могущественному уже киевскому князю, выходцу с Севера. Именно тогда и должны были установить «дань», откуп «ради мира», уплачивавшийся в пользу соседних варягов – шведов. В Новгороде же или в остававшемся княжеской резиденцией Рюриковом городище уже к 944 году сидел киевский наместник – княжич Святослав Игоревич.

Присоединение к «Киевской» Руси было, как видим, скорее добровольным. Новгород сохранил широкую автономию, право распоряжения неконтролируемой частью собственной дани и получения с нее доходов по пути в «греки». Он имел собственного князя и собственную дружину – более ценную воинскую силу, чем племенное ополчение.

Ольга после гибели Игоря забрала сына в Киев и включила Новгород в первый же «круг» великокняжеского полюдья. Однако псковитянка Ольга оставила ильменцам, почти что своим землякам, толику прежних прав. По установленным тогда урокам дань с ильменских земель составляла три тысячи гривен. Из них лишь две тысячи шло в Киев, тысяча же оставалась в распоряжении новгородских правителей, «посадников». Это было, конечно, не прежнее довольство – но все равно ценный источник дохода для новгородской знати и возможность содержать довольно крупную дружину. Неизвестно, кто непосредственно правил Новгородом при Ольге. Ясно, однако, что это не был кто-то из Рюриковичей и едва ли князь.

Такое положение устраивало новгородцев до поры до времени. Но когда родившаяся на Севере княгиня умерла, новгородцы встревожились. Только князь из рода Рюриковичей, – рассуждала новгородская знать, – обеспечит сохранение уцелевшей части их привилегий. И вот Святослава перед уходом из Киева застает новгородское посольство.

«Люди новгородские» просили у прежнего своего правителя Святослава отправить к ним князя из своего рода. «Если не пойдете к нам, – заявили они, – то мы найдем себе князя». Угроза звучала вполне убедительно. Оставляя в стороне относительно еще недавнее «призвание варягов» – неподалеку от Новгорода, в Ладоге, постоянно гнездились изгнанные из своих краев норманнские «морские конунги». Любой из этих викингских вожаков счел бы за невиданную удачу приглашение на новгородский стол. Это не говоря уже о том, что Рюриковичи были в ту пору отнюдь не единственным великокняжеским родом на Руси. Допустим, в Полоцке сидел Рогволод, также не бездетный. И его земли лежали к Новгороду тоже гораздо ближе, чем Киев.

Но Святослава мрачный посул новгородцев нисколько не впечатлил. Мыслями своими князь был на юге. О Новгороде же воспоминания у него по каким-то причинам остались не лучшие. С едва ли оправданным для государственного мужа пренебрежением славный воитель бросил в ответ послам: «Да пошел бы кто к вам».

Ярополк и Олег, разумеется, совершенно не желали отправляться в Новгород. Чувства отца к далекому северному городу они, похоже, вполне унаследовали. Древлянское княжение Олега было после похода и реформ Ольги гораздо спокойнее и в любом случае ближе к родным местам. Ярополка, по большому счету, и спрашивать не было смысла. Летописец, впрочем, следуя доставшемуся ему устному преданию, чинно замечает: «И отказались Ярополк и Олег». Тут и вспомнилось о Владимире.

«Робичич» – значит, сын «робы», рабыни. Прозвание-клеймо (и юридически четкое указание на место в обществе), долго преследовавшее Владимира Святославича и, без сомнения, немало отягощавшее его молодые годы. Владимир был сыном Святослава и Малуши, ключницы княгини Ольги. Ключница – служанка привилегированная, ответственная за все хозяйство княжеского дома. Но все же только служанка. «Роба». Судя по славянским именам и ее, и отца ее Малка, и брата Добрыни, Малуша вышла из холопов – рабов-соплеменников, обращенных в рабство за долги или преступления. Им нередко доверяли ответственные посты при дворе. Но и самые доверенные холопы обязаны помнить свое место.

Первобытный славянский закон отнюдь не воспрещал многоженства. Но если, скажем, у вятичей иметь «по две и по три жены», если верить летописи, являлось обычным делом, то в Киеве многоженство осталось привилегией одних князей. Жен они получали в результате династических браков либо им «приводили» невест во время полюдья от подвластных племен. Но помимо «чинного», с соблюдением всех обычаев, брака со свободной женщиной, языческий князь имел право и на иные утехи. Именно – взять себе «на ложе» наложницей холопку либо полонянку.